В рубриках фoтo: ru.wikipedia.org
O выбoрe:
— Кeм быть — вoт сaмый был трудный выбoр. Пo сeмeйнoй трaдиции я дoлжeн был стaть врачом. Когда я решил поехать в Москву поступать в театральный, мама плакала суток двое, бабушка плакала и молилась, чтобы я там провалился… Но еще где-то классе в восьмом я почувствовал, что ни к какому другому делу непригоден. Театр — это место для испытания самых разных человеческих свойств.
О жизненном кредо:
— Смешно, но оно было сформулировано еще писателем Кавериным: «бороться и искать, найти и не сдаваться».
О плаче:
— Да, я плакал в жизни. Когда Астафьев помер. Когда мама умерла. Ведь человек взрослым становится только тогда, когда мать уходит. Я был шалопай, веселый, любил женщин… А вот когда в арку нашего дома вошли Галка Волчек и Люся Крылова, то по выражению Люсиного лица я понял: мамы нет. Еще плакал, когда узнал, как майор Солнечников накрыл собой гранату — и от этого солдатиков его поуродовало меньше. А его самого убило.
О власти:
— Власть от бога. Я никогда не ходил во власть, всегда держал дистанцию. Уверен, власть нельзя давать лживому, пустому человеку или пришедшему во власть за деньгами. Знаю, что говорю: уже в 34 я стал директором «Современника», а до этого возглавлял службу его коллегиального правления…
Об интеллигенции:
— Стыд и совесть — это обязательные составляющие интеллигентного человека. А «говно» — это худшее, чего он должен стыдиться и постепенно освобождаться от этого. Чехов предлагал по капле это из себя выдавливать. И Антон Павлович для меня — главный интеллигент в России. А стать интеллигентным — это мечта… Я принадлежу к числу театральных прагматиков-реалистов, знающих себе цену и от этого не возводящих напраслину ни на себя, ни на коллег своих.
О раздражении:
— Раздражает иждивенчество. Причем всех. Это раздражает. А под иждивенчеством я имею в виду одно: надо делать так, чтобы после нас все осталось нормально. Если бы я не построил школу (при всем моем очевидном успехе), не знаю, что было бы. Вот это и дает силы. Ведь ощущение такое, что настоящей мерой измерения у нас по-прежнему остается война. И тогда выявляется: «Вот они, оказывается, кто! Вот они какие!..» Но я не хочу беды, не хочу войны. Театр должен сам думать о своем будущем, готовить его, строить. Жизнь будет жесткая и будет безжалостно испытывать. Но тот, кто сохранит любовь к нашему ремеслу, тот, возможно, что-то сделает.
О халтуре:
— Я никогда не принимал участия в халтурах. Ни-ког-да!!!
О психопатии в актере:
— Нет, все психопатическое мне не близко. Потому что психопатическое — это слабое. А я не слабый.
О зависти:
— Зависть мне несвойственна. Завидую только людям, которые умеют говорить по-французски, которые играют на фортепиано или скрипке. Мне завидовать некому. Заявление, конечно, наглое, но завидовать Виктору Астафьеву или Александру Солженицыну глупо, как завидовать культуре и знаниям Дмитрия Сергеевича Лихачева или таланту Святослава Теофиловича Рихтера. Я рано почувствовал зависть к себе, но от этого не легче. Годкам к 25 все это детерминировал. А бороться с завистниками бессмысленно, завистников только смерть останавливает.
О счастье:
— Я был на седьмом небе от счастья, когда рождались Павел, Маша… когда сейчас, хотя и редко, вижу Антона. «На седьмом небе» — это дети, а не роль. Хотя, пожалуй, одна составляет исключение — Хлестаков из «Ревизора», которого я никогда не играл на родине, но играл в Праге. Почему? Это вопрос к Олегу Николаевичу… А дети… Когда подумаешь: а чем я жив? Вот и жив Машкой, Пашкой. Дети, сделанные с любовью, всегда лучше детей, сделанных без любви.
О жизни:
— Я сегодня один из тех, кто живет не по лжи.
Смотрите фоторепортаж по теме:
Умер Олег Табаков: его лучшие роли в фотографиях
22 фото